Пространство, которое не имеет границ, раскрывает себя повсеместно, проявляясь музыкой небесных сфер. Обожествленные звуки разлетаются вместе с могучими ветрами – животрепещущий мир смешивается из магии стихий. Это музыка, вступающая во взаимодействие со всем живым и врастающая глубоко в землю гектарами лесов. На листьях деревьев, как на человеческих ладонях, изобличаются линии жизни, в которых отражается мироздание – отголоки текучей, изменчивой действительности. Искусство творить жизнь, искусство пробуждать ее энергии – в этом заключается истинная сущность музыкальных произведений. Неуловимый дух мистерий бытия может быть выражен всего в нескольких словах, в одном слове, но музыка никогда ни о чем не говорит, так сама является неразгаданным секретом, тайной за семью печатями, а, может быть, проекцией чувств, мыслей, идей, их одухотворенным началом. Когда музыка спускается на землю из самой сердцевины источника вдохновения, претвориться в реальность она может только благодаря вольнодумцам и мечтателям, своего рода волшебникам и неординарным личностям.
Исландские виртуозы Sigur Rós, несомненно, являются своеобразным явлением в музыкальном мире, их сложно спутать с кем-либо. Каждая работа – это нечто сверхреальное, чудесное и, в хорошем смысле слова, фантасмагорическое. Среди их небольшой дискографии есть потрясающие, панорамные альбомы, музыкально одаренные, неописуемо красивые. Таковым, по моему мнению, является Valtari, звуковые кубометрыкоторого не получится уложить во все имеющиеся объемы Мирового океана. В данном случае, гораздо уместнее будет говорить о масштабах Вселенной, о тех полетных ощущениях, которые испытываешь при прослушивании представленного шедевра. Песенные светотени, играющие с яркими лучами восходящего солнца, поднимаются со дна глубоководных морей высокоплотными аурелиями, улетающими куда-то в космическое приволье. Кажется, будто вся нежность и хрупкость, что присуща в той или иной мере человеческому существу, собралась в мелодиях этих душеловных и элегических сочинений. Можно представить, как само небо выплакивается тебе в жилетку, делится чем-то наболевшим, и ты рыдаешь вместе с ним. Прослушать этот альбом – все равно что вымокнуть до ниточки под первым весенним ливнем или отправиться путешествовать по миру на воздушном шаре или дирижабле – незабываемые впечатления, которые дарит Valtari, сравнимы с чем-то таким, к чему всегда устремлялась и о чем мечтала душа.
Признаться, чересчур долгое время слушать Sigur Rós (неколько альбомов подряд) не будешь, подобно тому, как отправившись в космос, рано или поздно заскучаешь по родной планете. Слишком особенное состояние, слишком интимное перетекает из одной композиции в другую, от одного альбома к последующему. Тем не менее, даже при таком положении вещей эта работа особенная, ничто не приедается – это как каждую ночь наблюдать в телескоп звездное небо, которое, казалось бы, всегда одно и то же, но всякий раз что-то по-другому, остаются загадки и вопросы, на которые небосклон отвечает только лишь непрерывным молчанием.
Эксцентричный вокал Йонси (Jón Þór)необычайно романтический. Наверное, так пели бы дельфины или утонченные белые лебеди. То пространственное чувствование, которое создает голос, удивительно. Пение становится отдельным инструментом, не выступающим элементом, а, наоборот, объединяющей особенностью, чем, например, в акварельной живописи является вода. Такие нежнейшие переливы напевов придают музыке те величины, которые не вписываются ни в одно из существующих измерений, тем самым создавая свое собственное. Сладкозвучность внеземных, возвышенных интонаций, растянутых во всю ширину макрокосмоса, откликается во всем оживленном и волной эха, что высится где-то над головой, прокатывается вдоль горных склонов, низвергаясь водопадами в трескучую пропасть, и снова взлетает ввысь возродившейся из пепла огненной птицей, гаснущей во взрывах комет.
Воистину животворящий альбом, наполненный любовью и волшебством светлейших из чувств. Пусть каждый, кто мечтает познать вышину звездного купола, послушает его. Пусть каждый, кто мечтает, послушает.
Alpine fresh got down to the field and met the sun inside little bells of shy flowers. Tears of the mountain had been filling low ground, until plants and all of the green were faded in these places. There's something about human life too – it's possible, that some eternity's dew was penetrated into the core of our being, and it gives living to everything, that we touch and feel. But can it has a death rate? Does it live forever? May be, the real sunshine isn't anywhere over kilometres or over thousands of light-years. Somebody thinks, it's closer, than most of people believe or even imagine.
Mei-Jyu – is the word of Zen outlook, which makes mention about eternal light, that is located inside of human mind, inside of his true nature. It means, all of us have our own temple, that shines through time and ashy ages. The spirit is the only shelter in the whole world. Mei-Jyu says, that men can spread glow right from the inside.
Italian ambient-maker, Alio Die, and japanese duo, Jack Or Jive, united their music talents in order to create such a glare album, that was dedicated to that aforesaid state of consciousness – Mei-Jyu. It's kinda lullaby for our constant rush. Music is very magnificent and exceptional. Vocals of Chacko, who is a singer in Jack Or Jive, are special, they are so calm, as quiet waters. In the same time, the voice seems to be spontaneous and animate. To be dived in its gentle overflows is such a delight. Atmosphere of some unearthly journey inducts the listeners for an ethereal route, and miracles, that were hiding in the heart of sounding, start to happen everywhere, taking away all sorrows. This work is very meditative, it's scattering like smooth fog, that gives a kiss to mild glades. Harmonic ambience similar to a morning light, which is not so bright and blinding as a midday's one. You know, some statement of Zen mind says: what really shines, that is dark to be seen.
The silent vow of music is to talk about silence. It's a birthplace of all things on Earth, the wisest entity of them. Can you find the silence in this album?..
Белая тень пришельца, исчезнувшего после недолгого пребывания на Земле, блуждает по пустынным улицам спящего города. В темных переулках коты с криками разбегаются в стороны при появлении призрачного путника, а стаи псов жалобно скулят и прячутся по взъерошенным кустарникам. Живность пугает, прежде всего, леденящий холод, исходящий от его дрожащих ладоней. Он тянется к небу — и ивовые побеги покрываются толстым слоем инея. Кажется, это вестник верной гибели, а может быть, случайный узник, прибывший с далекой морозной планеты. Еще мгновение — и он растает, вовсе сгинет, ведь приближается утро. Сощурившись от первых лучей солнечного светила, он пригибается низко-низко к мостовой так, что постепенно начинает растекаться по брусчатке. Глаза проходимца выкатываются из орбит и превращаются в извивающихся зеленых червей, на которые налетает большая свора голодных ворон, заполоняющими своим пронзительным и сумбурным гоготом звуковое пространство глухонемого рассвета. В то самое время наш герой улетучился. И только вид приоткрытого люка может навеять определенного рода догадки о дальнейшей судьбе заблудшего чужестранца...
Аурой тайн и мистерий овеяна эстетика альбома Blood Is Clean. Гипнотическое, сверхъестественное здесь вырывается наружу и изобличает своим возникновением вневременные порталы в параллельную реальность. Хани Оуэнс (Honey Owens), музыкант из штатов, в своей дебютной работе явила чародейство тонких музыкальных сплетений, незримую магию нематериального мира. Вдохновение она черпала, в первую очередь, из осознанных сновидений и из музыки мировых оккультных шаманских практик. В итоге получилось нечто абстрактное, пламенное, сакральное. Что-то личное, но в тоже время всеохватывающее. Мутно-прозрачное композиционное течение окутывает явь пластами туманного эпителия, погружая своего слушателя в омуты подсознательного. Перешептывание потоков бурных вод выбрасывает бездыханное, напоенное жидкостью тело на одинокий островок, откуда можно пронаблюдать возникновение тех или иных мыслеформ в своей голове, которые сейчас приобрели вещественный облик и нависли, подобно грозовым тучам, метающим гром и молнии. Бушующий шторм разрушителен, воздух наполняется пеной и брызгами. Можно изо всех сил стараться призвать солнце, но ураган сбивает с ног, каждый вопль тонет в оглушительном треске вздымающихся до небес волн. Но внезапно галлюцинация распадается на осколки, пазлами рушится в помутненном сознании.
Душа, чей фантом скитался вдоль безлюдных улиц, обнаруживает себя очнувшейся на перекрестке, где кругом столпились люди. Память о том, что происходило ранее, рассеялась, как дым. Какую из дорог теперь ты выберешь, в каком направлении скроешься, оставив позади перепутье и пепел времени?..
В этот холодный сентябрь столичные просторы Украины посетил достаточно именитый эмбиент-музыкант из Бельгии, Дирк Серье (Dirk Serries), чья невесомая музыка в один из субботних вечеров разогревала стены киевской «Кинопанорамы». Бельгиец также известен несколькими своими проектами, созвучными между собой по манере исполнения и схожими по общему настроению: Vidna Obmana, Fear Falls Burning, Microphonics, Continuum. Несмотря на разнообразную музыкальную деятельность Дирка, его неповторимый стиль остается достаточно узнаваемым — это такая музыка, которая уводит за собой и которая убаюкивает городскую суету. Будучи неспешной, плавной и изящной, она сравнима с легчайшим ароматом весенних цветов, развеянного по ветру и еле уловимого. Однако, как признался сам музыкант, его, напротив, на создание музыки вдохновляют не какие-то природные образы, а пространство города, ведь это то место, в котором все мы живем. «Зачем я буду говорить людям о красотах гор или каньонов — я живу в городе!» — признался Серье.
Dirk Serries
Организация мероприятия прошла на высоком уровне. Порадовали акустика помещения, общая атмосфера, звук. И даже, что касается последнего, не так страшно, что подготовка оборудования занимала некоторое время. Всего было трое участников, первые из которых, Supremus, расшатывали зал нарастающими разветвлениями электроакустического дрона. Попытка неплохая, но, на мой взгляд, возможности тех инструментов, с которыми коллектив вышел на сцену, не были раскрыты в полной мере: это были бас-гитара, скрипка и 12-струнная midi-гитара. Форма подачи весьма впечатляет, создается некоторый театральный антураж. Тем не менее, сама игра оказалась бессодержательной, необитаемой, если так можно выразиться. Но были и интересные моменты, когда, к примеру, гул становился гуще, смеси звучания начинали переплетаться между собой. Выступление оказалось в большей мере пресным, нежели каким-либо еще — что-то похожее на взорвавшийся элексир, ингредиенты которого не вступили в реакцию друг с другом.
Supremus
Музыканты из Днепропетровска, Gamardah Fungus, порадовали своим импровизированным перфомансом намного больше. В их «арсенале» были разноплановые эксперименты со звуком, который прорезал аудиторию мощными лезвиями мелодий, интонаций, шумов. Музыка оказалась живой и подвижной, многообразной и нескромной. Создавалось такое ощущение, будто все помещение окрашивается оттенками дикой масти, пестреющими тропическими цветами. Видеоряд, правда, казался совсем из другого мира: черно-белая картинка советских реалий была докучливой, навязчивой. Интереснее было воспринимать всю полихромию гудений и скрипов абстрагировано от видео. Перед тем, как начать свое выступление, Gamardah Fungus произнесли вступительную речь, в которой они указали, что их последний альбом был посвящен деятельности режиссера Дэвида Линча и его работе «Fire walk with me». То, что дуэт явил публике в день концерта, значительно отличается от общей атмосферы альбома «Night walk with me», что завораживает своей неуловимой магией. Живой звук более напористый, более насыщенный и динамичный. В конце все резко оборвалось тишиной, и только трепет остался витать в воздухе.
Gamardah Fungus, Night walk with me
Gamardah Fungus, live in Kiev, 21.09.13
Когда зал застыл в ожидании чуда, мягкой поступью начала пробираться музыка Дирка Серье, навевая на каждого из присутствующих легкую дремоту. Казалось, это музыка из мира снов, воспетая самим Морфеем. Кроткая музыкальность, присущая работам Серье, поражает: тонколиственные звуки гитары шуршат, перешептываясь с ветром. В тихий погожий день затишье просачивается сквозь миллиметровые мелодии, складывающиеся в сладкозвучные мотивы, пробегающие холодком по коже. Мир, безропотный и спокойный, переливается созвездиями тишины. Как мне кажется, творчество Дирка очень уединенное. Оно повествует об ощущении отрешенности, обращаясь текучим, пластичным звучанием. Если человеческое существо познает всю прелесть безмятежного уединенного покоя, то ничто во Вселенной не сможет по-настоящему вывести его из себя.
Музыка всегда относилась к числу так называемых «изящных искусств». В данном случае подобное определение приходится как никогда к месту. Эстетика штилевой атмосферы взаимодействует с потайными уголками души, пробуждая незримое очарование жизни. Легковесные вкрапления звуков попадают в поры, и дыхание выходит за пределы тела — дышит теперь все окружающее пространство. Дирк Серье для меня своего рода городской монах, он живет вместе с городом и не пытается избежать его присутствия, наоборот, проявляя любовь и уважение к той среде обитания, в которой, по большей части, пребывает сейчас человек. Ведь везде есть что-то прекрасное и доброе, стоит только получше присмотреться. Тем временем, пока музыка бельгийского виртуоза выливала свою душу, на экране старого советского кинотеатра мелькали разные урбанистические пейзажи, не лишенные особенного шарма. По большей части это были статические картины черно-белого формата или в обработке сепией, где возвышались габаритные объекты в роде дымящихся заводов. При всем при этом, статика в любом случае разбавлялась еле заметным движением, например, покачиванием цветка на ветру или редким падением листка с дерева. Так и музыка Серье как бы украдкой творит чудеса. Потрясающий и лаконичный видеоряд был особенным элементом выступления и не создавал какой-то дисгармонии, как это обычно бывает.
Dirk Serries, live in Kiev
Замечательно, когда музыкант не стесняется быть очень тихогласным и не пытается заострить внимание своих слушателей на каком-то конкретном объекте. Тогда появляется время и место для размышлений, для собственных переживаний, чего, как я думаю, так не хватает на многих живых концертах, уж так часто, порой, люди хотят проникнуть в голову к автору, узнать, что он имел в виду, и зачем вообще все это. В данном же случае, Дирк исчез так же, как и появился — как какое-то музыкальное привидение, выстраивающее эмбиентные фигуры перед лицом пытливой публики. Он мог уйти со сцены не попрощавшись, а гитара продолжала бы что-то наигрывать. Вот такой предстала музыка Дирка Серье в тот чарующий киевский вечер — недосягаемой и такой близкой в одно и то же время. Будем надеяться, что музыкант не в последний раз посещает земли восточной Европы.
Далеко не часто в странах СНГ проводятся международные фестивали электронной экспериментальной музыки. На данный момент подобное устремление только развивается, причем, хочется отметить, весьма активно. В этом году несказанно порадовало мероприятие, обозначившее себя как Monofest, где можно было услышать много новой музыки и познакомиться с творчеством музыкантов из разных стран, представляющими сцену музыкального андеграунда уже не первый десяток лет. Организатором фестиваля выступил небезызвестный Дмитрий Васильев, который занимается деятельностью лэйбла Monochrome Vision и уже долгое время выпускает серию подкастов, ориентированных на освещение независимой электронной музыки (IEM Podcast). Собственно, в аннотации к фестивалю указано, что инициатива в его проведении была направлена на расширение деятельности вышеуказанного лэйбла. Первый раз Монофест прошел в 2012 году, и вот уже второй год на его концертах собираются люди, заинтересованные в инновационных экспериментах со звуком и в современном искусстве в целом.
Интервью с Дмитрием Васильевым (севастопольское телевидение)
Фестиваль стартовал в Киеве и, побывав в Одессе, переместился на юг Крыма, вместив достаточно многочисленную аудиторию в севастопольском клубе «Хрусталь». По словам организатора, Севастополь в этом плане «побил все рекорды», некоторым даже не хватило сидячих мест. В том же Киеве на концерт пожаловало всего около 15 человек. Тем не менее, становится заметным, что с каждым годом количество людей, проявляющих подлинный интерес к нестандартному звучанию, значительно увеличивается. До популярности среди масс слушателей еще далеко, но это и не предполагается. К тому же, Монофест своего рода специфическое явление: в концертной программе фестиваля участвуют зарубежные гости, известные в очень узких кругах, чья деятельность приходится по вкусу Дмитрию Васильеву, который обеспечивает подобающий высокий уровень организации и проведения этого мероприятия.
Программа фестиваля началась с увлекательных лекций, посвященных музыкальным экспериментам. Ведущими были все те же приглашенные музыканты, причем все они, как выяснилось, так или иначе занимаются преподавательской деятельностью. Например, француз Филипп Бланшар, Lieutenant Caramel, является учителем музыки в одной из школ во Франции. А у Джона Гжинича (John Grzinich), музыканта, рассказывающего о исследованиях звуков природы, шорохов насекомых и о других не менее интересных акустических опытах, в Эстонии есть свой культурный центр, где он, его жена и все, кто не равнодушен к сфере современного искусства, организуют разные мероприятия и инсталляции, расширяющие грани познанного и непознанного. В одном из проектов Джона, которые он представлял публике, изучались дыхание города, индустриальные шумы и их восприятие посредством человеческого слуха. Люди должны были сосредоточить свое внимание на том, какие именно звуки их окружают, познать свою среду обитания с разных звуковых сторон и ощутить, при этом, разницу: будучи помещенным в «естественные» условия (крыша высотного дома, железнодорожные пути и т.д.) происхождения того или иного звука человек, в первом случае, слушал в изоляционных наушниках запись городских шумов, а затем снимал их и уже сам внимал звучащему потоку и всей той полимерной насыщенности, которая присутствует вокруг него. О, если бы все уроки музыки были настолько занимательными и преподнесенными с таким же искренним энтузиазмом!
Экспериментальная сцена, самое главное действо обозначенной даты, развернулась в камерном помещении «Хрусталя». Вечер выдался яркий, теплый, полный свежих впечатлений, музыкальных откровений. Хотя, по правде говоря, не на всех участников фестиваля распределилось одинаковое количество аплодисментных децибелов. Открывали севастопольскую часть Монофеста местные молодые электронщики Peopalop. Используя минимальное количество звуков, музыкантам, на мой взгляд, не удалось поразить публику, которая и без того сыта по горло синтетической, неоживленной музыкой. Ощущалось неуверенное владение микшером, хаотичный набор микрозвуков выбрасывался в пространство и преобразовывался ровно в ничего. Топтание на одном месте, движение вокруг мертвой точки ни к чему не привели, оставив только смутный осадок после выступления. Тем не менее, никто не мешает ребятам развиваться. Не исключено, что когда-то творчество Peopalop перерастет во что-то более осязаемое и целостное.
Astma
Приняли музыкальную эстафету российко-немецкий дуэт Astma, который является одним из проектов нашумевшего за последнее время шумовика Алексея Борисова, участвовавшего во многих андеграундных сэйшенах нынешнего года (например, мне удалось побывать на Mikroton live, что прошел в Ярославле, и на киевском нойзовом вечере Kvitnu live: Miкроформат: и там, и там, музыкант импровизировал с некого рода рацией-микрофоном, наговаривая трудноразберимые фразы, утопающие в нарастающем гуле шумов и скрежетов; были мысли о том, что здесь он так же не отступит от заданной траектории, однако, все оказалось совсем иначе). Вместе с Ольгой Носовой, участницей названного коллектива, А. Борисов сбивали дыхание всех собравшихся. В ход шли самые необычные музыкальные источники: небольшие дудочки, звенящая детская неваляшка, малогабаритная арфа, – все это смешивалось с волнами невесомой электроники, с напевами, которые закручивали вокруг себя весь остальной калейдоскоп звуков. Такое достаточно психоделическое звучание развернуло пространство для воображения, в котором каждый предмет становился одушевленным, подобно тому, как в мультфильмах пляшут и поют чайник с кружечками. Кое-где, хотелось бы отметить, даже проскальзывал бит. Astma оказались для меня открытием, их сэт был очень разноплановым, экстраординарным и образным.
Когда пришло время следующего участника явить в свет свое творчество, весь зал вдруг погрузился в сплошную темноту. Негромкие шепоты, чьи-то переговоры постепенно затихали по мере того, как откуда-то из глубины мрака доносился голос Джона Гжинича – сам маэстро спрятался позади слушателей. Очень смелое и оправдывающее себя заявление Джона позволило во всем помещении установиться кристальной тишине: «If you’re talking, you are not listening. If you are not listening, you are not hear. If you are not hear, you are not here. If you are not hear, you are nowhere. If you’re nowhere, you don’t exist». Занятный каламбур вышел, ко всему прочему, «hear – here». (Перевести это можно примерно так: «Если вы разговариваете, вы не слушаете. Если вы не слушаете, вы не слышите. Если вы не слышите, вы не здесь. Если вы не здесь, значит, вы нигде. Если вы «нигде», вас не существует»). Создавалось ощущение коллективного гипноза, в самом хорошем смысле этого слова. На подобного рода концертах часто не хватает полного внимания со стороны присутствующих, хотя, казалось бы, люди должны знать и понимать, куда приходят и что их ожидает. Итак, такое мощное начало способствовало дальнейшему развитию событий: музыка стала прорастать в кору головного мозга каждого слушателя с крохотных шорохов и полевых записей, постепенно увеличиваясь в размерах, нарастая густым дроновым мхом на стенках сосудов и стенах клуба. Теперь все были именно здесь и сейчас, теперь любой случайный звук со стороны аудитории был неуместен. Вместе с Джоном весь зал путешествовал в открытом космическом пространстве, можно было почувствовать себя каким-то астероидом, дрейфующим из одного конца Вселенной в другой. Звуковой поток был настолько пронзающим и сильным, что терялось ощущение времени, не осталось ничего, кроме нескончаемого течения эйфории. Выступление этого музыканта было для меня самым вдохновляющим, возникло желание поделиться своими мыслями и впечатлениями с человеком, который так трепетно относится к магии бестелесного звука. Волшебник Джон оказался приятным собеседником, все его слова по поводу отношения к музыке искренни, а в его творениях чувствуется полная самоотдача и присутствие потустороннего, чего-то такого, что не все могли бы заметить, смотря на вещи повседневным взглядом. Хочется сказать, что в плане общения Монофест был весьма располагающим мероприятием: дружественная, доброжелательная атмосфера установилась сама собой, что способствовало сближению сфер, ведь в роли международного языка в этот раз выступила сама музыка.
Справа налево: John Grzinich, Vlad Sikach (SiJ), Tim Six (Creation VI)
Завершали фестиваль французские электронные экспериментаторы Pacific 231 иLieutenant Caramel. Признаться, лично мне не совсем близок чисто технический подход к созданию музыки, который продемонстрировали музыканты. Как сказал один мой товарищ, который побывал на концертах Монофеста в Киеве, это «музыка без любви», с чем трудно не согласиться. Любвеобильное звучание пространства, когда эхом отзывалось все твое существо – это сотворил Гжинич своими феерично-природными музыкальными водоворотами. Может быть, по этой причине сэт французов показался очень пресным и ломким, надрывным и бушующим – не так просто было выйти из того транса, в который приятно было окунуться во время размеренной и гармоничной игры эстонца. Сложно, кстати, говорить о какой-то гармонии в конкретной музыке – это как раз нечто несбалансированное, что-то похожее на переключение радиостанций или на «нарезной салат», что, в принципе, предполагает под собой нарушение всяких правил музыкальности – в общем, французы явили чистейший постмодерн. Но если современное искусство идет наперекор всем законам, нередко выставляя напоказ неотфильтрованный поток сознания, то не будет ли постоянное нарушение всяких установок считаться своеобразным правилом?.. По поводу этого весьма противоречивого вопроса и массы других можно подумать, посетив, к примеру, какой-либо из музеев, посвященных постмодерну – пищи для размышлений предостаточно.
Lieutenant Caramel и Pacific 231
Прошедший фестиваль является событием неординарным и многогранным, для каждого слушателя нашлось что-то близкое и интересное. Немаловажно то, что качество звука было на высоте, что открывало для самих же музыкантов большие возможности. Хочется поблагодарить Дмитрия за все старания в приготовлении вечера и пожелать удачи в организации дальнейших мероприятий. Было бы замечательно побывать на концертах Монофеста и в следующем году. А тем, кому не удалось лицезреть все воочию в августе 2013, рекомендую ознакомиться с творчеством представленных участников. Следите за обновлениями!
Неземное притяжение повелевает планетой. В мыслях люди странствуют по далеким и неизведанным побережьям, а их взгляд устремлен под голубые небесные своды. Повод оставаться на земле – летать по ветру. Поиски постоянной точки опоры оборачиваются нескончаемым движением. Perpetuum mobile. Кольцеобразное, круговое вращение вокруг своей оси. Потомки человеческой расы, подобные планетам, подобные Земле, кружатся во всесветном танце, который длится тысячелетиями и которому не суждено когда-либо прекратиться.
Под густой эликсир звучания этнических инструментов в темном помещении, больше похожего на пещеру, мелькает образ, проявляется лик какого-то архаичного существа – то ли первобытного человека, то ли беспокойного духа. Вероятно, оба видения сменяют друг друга, и, постепенно вглядываясь в чернильную темень, можно узреть фигуру низкорослого шамана, походящего всем своим видом на взъерошенного ворона. Маг совершает обряд изгнания недобрых сил, вытанцовывая мистические круговороты и проделывая огненные вертушки. Сейчас он находится в нематериальном мире души, в мире, сбалансированном слиянием космических эфиров. Он наблюдает рождение звезд и полеты астероидов, присутствуя на всех парадах планет. В его силах изменить и прошлое, и будущее, ведь жизнь всей Галактики – это только свет, который остался после ее гибели. Медиум, исполняющий танец дыхания вечности, возвращается в долину живых, будучи умерщвленным в своем сверхъестестве.
Неподдельный дух шаманизма ощущается в представленной работе достаточно известного перкуссиониста Байрона Меткалфа и музыканта, чародейски играющего на диджериду, Роба Томаса. Medicine Work – это глубокое погружение в магическую, спиритическую сферу звука. Музыка, наделенная божественным смыслом, способна заживить раны, возвратить зрение слепым людям, излечить душевнобольного. Само название альбома и многомерность звукопроистекания отсылают нас к одному из древнейших значений игры на таких музыкальных инструментах как диджериду, рамочные и церемониальные барабаны – к мотиву исцеления посредством звука, что говорит о неукоснительной связи материальных вещей с духовной основополагающей.
Ритуальная атмосфера создается за счет животрепещущих барабанов и насыщенных потоков всепроникающего, межгалактического звучания диджа, который порождает такие вибрации, которые растворяют полностью все существо. Не остается ничего, кроме открытого космоса. Дрейфующее меж сотен земных и внеземных цивилизаций бесплотное око вмещает в себя тайны мироздания, загадки Вселенной. Завораживающий звук, кажется, проделывает в пространстве черные дыры, фееричные порталы, наполненные постоянно перетекающими образами.
Поистине потусторонний альбом без наивных гладкошерстных мотивов нью-эйджа. Свежее произведение нынешнего года, которое придется по вкусу всякому любителю живописной, ритуальной, шаманской музыки.
Somei Satoh – Sun•Moon New Albion Records, 1994
Тишина. Фиолетовые тени давно ушедшего за горизонт дня бесшумно повисли над недвижимым озером, что зеркально отражает ночной лик луны. Можно подумать, будто бы небо поменялось местами с землей. Силуэты возвышающихся деревьев движутся, сгущая повсеместные холодные оттенки. Все сливается в одно чернильное пятно, и только ясный лунный диск сияет, словно всевидящее око, следит за каждым шелестом. Серебристые энотеры пробуждаются от солнечного сновидения и уводят за собой в страну грез полуночников, чьи взоры обращены в сторону смуглого небосвода, усеянного персеидами. Наступила ночь откровений, время смелых признаний. В лунном свете обнажается ствол дикой вишни, роняя в бездонную темноту белый пух цветения. Мимикрирующий под окружающую растительность богомол, обретая собственный силуэт, мелко вибрирует крыльями и перелетает с одного стебелька на другой, промелькнув перед холодным заревом ночного светила. Движение и звук снова погрузились в небытие. Тихий, безветренный рокот тугих сосновых ветвей не нарушает тишины. Безмятежность, умиротворение, благодатный покой.
По-прежнему ночь, душевная ночь. Молчаливая беседа со звездным простором завершается теплым восходом солнца. Везде и всюду уже прорвался свет, словно поедающий материю мрака, охватившего задремавшие пейзажи. Утро проникает внутриутробно свежестью воздушных эссенций. Сердце стучит все громче, можно услышать, как кровь проливается бурным потоком по всему телу. Хочется слиться в блаженном трепете с территорией, освещаемой солнечной зарей, стать одной из ее безмолвных и великих рек. Здесь, на границе дня и ночи, дыхание Земли ощущается в каждой травинке. Бестелесное прикосновение утра ложится мякотью на подмокшие курганы. Первая волна сладкой прохлады бежит по лугам, переходит на кожные покровы. Симфония тишины обрывается порывами ветра. Продолжается симфония мира.
Обширные дали зовут за собой, свободный дух обуревает мыслями и позывами. Руки протяжно зовут высоту, голос теряется в бескрайних атласах пространства, спадающих шумными водопадами. Человек, потерянный для всего белого света, обращается ветром, ступает по воздуху, как по земле. Вода несет его вдоль самых своих крутых излучин, огонь же повинуется только одному взмаху кисти. Он завладел каждой из четырех стихий, но тайна каждой из них была первоначально в нем. Все элементы произошли от безветрия, появились из глубокого омута беззвучия. Как же может звучать сама тишина?..
По поводу этого достаточно противоречивого вопроса в своем музыкальном творчестве размышляет японский композитор-минималист Сомэй Сато. Его работы всегда изящны, в них воплощается величие и красота природы, выраженные всего несколькими звуками, неполимерными и минимальными мелодиями, наигранными, к примеру как в Sun•Moon, на бамбуковой флейте сякухати. Звучание этого инструмента вмешает в себя полноту вселенного мироощущения. Продольные и вонзающиеся, словно острые иглы, ноты перекликаются с безмолвием Космоса, они вырастают, казалось бы, из сплетения звездных плеяд, телепортируясь на Землю. Музыка, сыгранная в этом альбоме на кото и сякухати разной длины (в композиции SANYOU (Sun), например, звучит флейта гигантских размеров – 72,72 см), словно рассказывает о редчайшем явлении – о цветении бамбука. День и ночь, солнце и луна как прародители всего сущего объединяются в одно целое в цветке, что появляется раз в столетие. Тишина в этот момент незыблема. Чтобы увидеть истинную красоту такого явления, необходимо просто наблюдать. Ни одно описание – ни словесное, ни изобразительное, ни какое-то иное – не в силах передать сути.
Как мне кажется, японский музыкант свои произведения максимально приближает к звучанию тишины. В этой работе, хочется отметить, даже паузы между композициями преднамеренно увеличены. Sun•Moon – очень созерцательный альбом в этом плане, очень образный и эфемерный. Само вдохновение черпается из покоя и тиши. Здесь музыка настолько же свободна, как вольный ветр, странствующий по каньонам и нагорьям. Безглагольный предрассветный шепот меркнущей луны тает в живительном сиянии – каждое явление плавно перетекает в какое-то другое. Музыкальность природной действительности неописуема, она спокойна, как горная вершина, как безветренный морской штиль. Гармоничное искусство всегда безмятежно, а порой может показаться и вовсе неподвижным.
Там, где есть музыка, не может быть какой-либо мысли. Чистое и подлинное воплощение творческих идей, как считают японцы, тем больше является бесподобным созиданием, чем меньше в произведении смысловой нагрузки. Благодаря подобным альбомам можно научиться вслушиваться в неслышимый, безразговорный звук.
Chinese Ancient Music - Picture Of Primitive Hunting China Record Corp. Guangzhou, 2003
Music worlds, that can be opened to receiver, are always wide and sprawling to be explored just by abstract audition. It's always deep listening, complete involvement and merger with every sound. Globalization, that try to grab the whole world nowadays, the whole habits or cultures of many independent countries with its own traditions and life style, which is more appropriate for the territory, distance (or attempt to do it) people in such an abstract direction from the key verity of ancient content, that is, in fact, one of the main parts of their beings too. It's not so easy to save traditions in their natural state, because of different influences, that can spread like some plague. Isn't globalization that "plague", but transformed in the modern form? Very interesting route to think about. Anyway, it (globalization) has its advantages as some other phenomenon. But what was the earlier shape of humanity and their culture? The answer is inside us. And also, inside music - one obvious advent of deity.
Now let's move to ancient China, the oldest civilization. Its native traditions are saved for these days. You stay in the front of picture, that was archaeologically found in location of present China. It is about the first and primitive methods of living and about of interaction with environment. You can probably imagine all atmosphere of pervasive silence, when some sounds or words just started to appear and even didn't start to. Immovable faces of hunters, contemplating the dawn, say a lot. Whispers of bushy foliage don't disturb their internal flairs or insight. They can listen only themselves, no outsiders. Moans of mountains seem like it's music of their own. Every rustle and every animal's death is soul's sides of that hunters. Everything take a part in a joint existence. Sounding of nature consists of various quiet bells, the wood instruments play like there is no someone who can vibrate them out. And this mysterious trip of yours turned into global thoughts, that were inspired just by one little picture in time preserved.
Chinese Ancient Music, Picture Of Primitive Hunting is the first part of 8 CD's traditional music digest. It's invitation to get a knowledge of very old culture just by listening long-ago motives. Once again, it tells us about the great power of music.
Fabulous reality used to open its gates, when the evening star, Hesperus, floats above. Colors of nighttime are dappled, you can see anyone and anything in such an imaginary gloom . It seems, that every shrubbery or wood can move by limbs. From the depth of dark forest you start to capture light soundings – quiet and stealthy songs of thicket's spirits. Sounds are very attractive and tempting, your legs lead you to that mystic coven by themselves. Louder and louder – they are dreaming through the crowns – now ambience is so clear, all happens in the front of your сharmed eyes. Faeries and other entities are making circules of wet grass by their dances. Freshy and teeny dews smile and laugh, moveing away deeper and deeper to the forest, calling their special guest far into the backwoods.
A charming work, Faerie Symphony, that directed to the myths and legends of Great Britain, can tell us a lot of enigmatical stories in its music. A style of it is very dreamy and fairy-taly, here you can hear weird mix of a great range of folk instruments. Tom Newman, a little-known composer of this creation (he also can be more recognizable because of his cooperative music experiments with progressive rock musician Mike Oldfield), tried to combine a sound of electric guitar with traditional exemplars like flute, bagpipes and other ones. So, it had come out kinda in a celtic manner with moments of solemnity, epic and epopee, like some cortege of knihts or dances of elegant ladies. Drawing near, being in a distance, music invites its visitors into the world of fantastic tales, into a glee of kindness. In some ways, it's even similar to a book for child, it's very lively, lovely and brisk. It has mythical mind, and these compositions are silent in their words, but in order to develop and shake up imagery of man, to excite his creative side of consciousness.
It's kind of music, that can breathe, that has its own history and kingdom. Beautiful melodic overflows find out their soundcourses in playful sounds and tunes, that jump and reel like some fantasy creatures, which faces are colorful and mimic to growth and greens. Let's be careful and highly attentive, if we want to catch up this spirit of legends and if we want to note faeries soft steps on the rainy ground, that can guide to magic and elfish jamboree.
Безлюдные каменистые острова, по гладкой береговой кромке которых стелется перистый туман, содрогаются от малейшего шороха, искрятся от холодного сияния солнца, мраморно отливая на мелководье. Бездумный бриз не в силах успокоить без того омертвелые земли – покойно и умиротворенно почивает безмолвная страна, погребенная под воду. В ее пучинах застыло время. Когда-то свободно бродившие по миру люди замерли в движении, словно скульптуры. Картина затерянной цивилизации проступает сквозь густые лианы водорослей, медленно раскачивающихся из стороны в сторону. Вселенная, потерпевшая всесветное кораблекрушение, выживает на возвышенностях, неприступных для Владыки океанов. С оголенных скалистых башен льется, как незримый живительный источник, последняя песнь увядающей эры, бесстрашно предстающей перед лицом смерти, подобно королям древности. Путеводная звезда воссияет в этот час на слезном небе и осветит путь во тьме бесплотным всадникам, оседлавших просторы вечности.
Мистическими переживаниями, сходным судьбоносным событиям в жизни всей планеты, наполнены хоралы в альбоме Flood английской виолончелистки Жослин Франсес Пук – композитора музыки ко многим известным кинематографическим произведениям. Ее музыка создает особое полицентрическое пространство, в котором классические партии гармонично сочетаются с этническими музыкально-эстетическими канонами. Так, красивый и сладкозвучный высокий женский голос может приобретать оттенки хрипоты в духе горлового пения (Romeo And Juliet). Или можно заметить, как запись народного вокала перекликается с хоровыми католическими распевами (например, в Oppenheimer). В кинолентах же сочинения британской виртуозки звучат по-особенному, придавая чародейный и весьма интригующий антураж тому или иному действу.
Из представленной работы две композиции прозвучали в неоднозначной картине Стэнли КубрикаEyes Wide Shut,1999 ("С широко закрытыми глазами"). Ритуал-маскарад, на который попадает главный герой фильма, разворачивается под мерные, гулкие барабаны Masked Ball, которые гипнотизируют слушателей и воплощают в жизнь все самые смелые фантазии. Загадочные персонажи, пестреющие венецианскими масками, кажется, вовлечены в какой-то культ, природа которого остается неясной и непознанной, который, казалось бы, родом из мира воображения и сновидений, тем не менее, происходит наяву. Красный плащ произносит на неизведанном языке заклинательные фразы, что тонут среди волнообразных мелодий виолончели – темная процессия движется во множестве образов, отражается в кривых зеркалах человеческого взора, приобретая благопристойный вид, скрывая извращенные намерения за пеленой, за условными нарядами.
Eyes Wide Shut, ritual at the orgy
Спектр наречий песнопений, что звучат в альбоме, очень широк: здесь можно услышать и латынь, и румынский язык (Masked Ball), и французский, и традиционный индийский вокал. В дорожке Migrations, что также сопровождает ритуальное путешествие героя в мир теней, в мир гротескной вульгарности, на барабанах играет цейлонский тамил, музыкант Маникам Йогесваран. Энигматичная, окутанная тайной музыка создает атмосферу всепогруженности присутствующих в некоторое чернокнижие, где находят выход злые умыслы, сверхъестественные энергии, заведующие церемониалом. Лишенная облика порочная братия иллюстрирует невидимую сферу правления богачей и элиты, которые обнажают свое естество – аморальную действительность всего общества, где рычаги управления находятся в руках подонков, чьи имена не могут быть произнесены вслух, чье истинное обличье находится за маской.
Серая завеса мрачных дней спадает вместе с отливом неукротимой стихии, наводнившей равнины и пылающие природной красотой ландшафты. Так бытие появляется из небытия, и так смерть предшествует жизни. Звучание ветра врезается в первый раскрывшийся нежный росток, пропадая в безмерной тишине, нависшей над отсырелой мягкой землей, подобно всепоглошающему утреннему смогу.
Soloists of the Ensemble Nipponia – Japan: Traditional Vocal & Instrumental Music – Shakuhachi, Biwa, Koto, Shamisen Nonesuch, 1976
Naturalism, which appeared in different works of art, was sprouted from soul and mind of people through many centuries. Music, that can describe or musically paint living of the planet, living of every its twig or settler, is arising like the Sun in the middle of dark sky – each sound is like a bolt from the blue, it's very subtle and harmonic, kinda pure landscape – distinctly, there is a lack of everything, that ever made by man. Scenery is growing under heaven. To be immovable, it reigns the dale of silence.
Such a magnificent music, which speaks with heart of nature, flows with rivers and channels in the land of Japan. It seems, that this playing can catch the moment, it's very split-second. Even the bloom of bamboo is stringed on winds of wood instruments. Japanese traditional compositions are always about meditative side of our life. And may be, they say, neither moreover nor less, that the whole way of our living is about it. Short zings of shakuhachi, assertive and elastic tunes of female vocals act on the edge of some slope, brow, rocky cliff – abyss spreads further, nirvana or eternal life. Those, who had crossed that line, turned into cranes or in some spirit melodies like these ones, for example. Deep and deep in silver light, disappearing in the flight... It's the dance on the strings of koto, which can talk with space and ground.
Japanese always say, that true art doesn't have any heavy point or sense, it should be clean and simple like one word on mighty stone, just like one inky hieroglyph on rice-paper. There is the same in this music – it's delicate and nice, it's minimal and it was born by serenity – music is also melting in quiet, in peace of mountain's moans, in whiteness of mute lakes.
Guan Xia 关峡 – Earth Requiem / Michel Plasson, China National Symphony Orchestra Virgin Classics, 2013
Вдоль полуночного пути, увенчанного звездным жемчугом, год за годом, эпоха за эпохой сплавляются куда-то в неизвестность, в дальние обширные края земные поколения, чей срок пребывания на Земле исчерпал себя. На страницах этой поистине монументальной летописи времен, расширяющей границы Млечной переправы, запечатлеваются все горькие моменты и минуты блаженства человечества. Эстакады голосов, что высятся из глубоких низин до беспросветной вышины вечности, воспевают силу планеты, ее независимость и первозданную мощь, которая разворачивается в речных буреломах, в необъяснимых и самоуправляемых природных процессах, в столкновениях стихий, в землетрясениях, цунами, торнадо, высоко-бальных штормах. Каждый раз то, что сотрясает и орошает земные просторы, обновляет мир, который всюду меняется.
Лучистая симфония ветра, музыка, струящаяся в открытый дверной проем вместе с мягким наступлением нового дня, доброго утра, восстает в рассветном зареве на распахнутых безоблачных очах Бога неба. Доносится она немного издалека, мало-помалу приближаясь, становясь отчетливей, будто бы по частицам притекая из других стран. Мелодии, слетающиеся в одну точку из разных частей света, попеременно вступают друг за другом, образуя единое творение.
Guan Xia
Первый в истории авторский реквием Китая посвящён памяти жертв гиблого Сычуаньского землетрясения, произошедшего в 2008 году, одного из самых разрушительных. Произведение достаточно известного в Поднебесной композитора Гуаня Ся (Guan Xia) потрясает своей многогранностью, величием, полнотой чувств, что раскрываются в музыкальной лиричной свежести. Реквием звучит больше в светлом ключе – в меньшей мере, в глубокомысленно-мрачном или туманном. Сквозь плавное композиционное течение проступает светлая грусть в теплейших оттенках, которые только могут быть ей присущи. Ускользающий рассвет растет в своем неподдельном свечении и перекатывается в полуденный солнечный зенит – тогда все на свете предстает таким, каким является, ни один колосок не отбрасывает тени.
Вдохновенное крупное сочинение написано для оркестра из 100 инструменталистов, 150 человек хора, органа и 4 солистов. Дирижировал известный французский капельмейстер Мишель Плассон. Здесь отобразились и динамичные неистовые взрывы мелодических лавин, и безмятежность парящего над верхушками деревьев сопрано. Стилистика работы выдержана в классической манере, где, однако, звучат некоторые традиционные китайские инструменты. Например, в завершающей части, Wings of Angels, можно услышать цянскую флейту (Quang Flute), чье древнее происхождение уходит далеко в тысячелетия. Музыка, обращенная к сердцам всего человеческого рода, призывает относиться друг к другу более добродушно, призывает любить окружающих, ценить собственную жизнь, ведь никто не застрахован от бедствия, уносящего души ни в чем не повинных людей.
На исходе дня под всплеск талых вод в пучину небытия уходит прошлый век, прошлый год, прошедший час. Ангелы-хранители, под покровом света и ночи оберегающие человека, природу, гармонию в мире, взмывают к покойным вечереющим, всевышним раздольям, унося с собой вселенские переживания, горесть раскатистого плача.
Ангельский голос, разлетающийся стаей белых лебедей, над перистыми облаками свивается с недостижимой высотой воздухоплавательными флотилиями и плавучими дворцами, вырастающих до необъятных размеров и бороздящих вдоль и поперек надземные акватории. Высь, беспрестанно зовущая и манящая мечтателей всех времен и народов, судьбоносно выкрикивает имена людей, которым суждено жить на небесах, вечно витать в облаках, оставаясь, при этом, на твердой поверхности. Недаром некоторые поговаривают о том, что горизонт находится под ногами, и небо начинается от Земли.
В лиричных, пространных и необычайно нежных музыкальных потоках перекликаются, словно журчащие ручьи, затерянные среди высоких елей в темном густом лесу, светозарные хоралы в альбоме Weeping Nights, что являет собой величественную мелодичную исповедь, уносящую и душу, и тело, и мысли далеко за пределы гравитационного притяжения. Дух средневековья, утонченно вылеплен, как какая-нибудь скульптура бога античности, музыкантами из Франции, Elend, создающими музыку в неоклассическом стиле. Подобное обращение к многовековой классике может уже в который раз ознаменовать бессмертие музыкальных традиций, навеянных временем и вдохновенным впечатлением, в каком тысячелетии они бы ни прозвучали или ни откликнулись. Что же в действительности делает классические мотивы такими вневременными, заоблачными, вечными – это то одухотворение, которое они дарят людям что в настоящие дни, что много, много лет тому назад. Представленное творение довольно яркий тому пример: мелодии словно взывают к самым потаенным частичкам человеческой сущности, к думам, к которым человек обращается, когда он находится наедине с самим собой или когда он углубляется в какие бы то ни было молитвы.
Музыкальное привидение, которое появляется в разветвляющемся лунном мерцании, что преломляется в цветных витражах, пролетает через длинные коридоры заброшенных старинных замков, затягивая песенные молебны, просачивающиеся, словно кружева или узоры, сквозь туманы грез, сквозь дымку давным-давно прошедших времен, запекшихся в пластах истории. Воскресшие сладкоголосые покаяния предстают орнаментами красоты, грациозными средневековыми мелодиями, что в нотах проступают на бумаге, как капельки воды, испаряющиеся с каждым легковесным прикосновением кистей к фалангам клавесина.
На самом деле сложно каким-либо образом описать такую музыку, которая похожа на проявление слез радости или печали. Будучи прочувствованной и искренней, она затрагивает само сердце, струится сквозь кровеносные сосуды, пульсирует в висках. Погружение неизбежно – как высокорослая волна, которая взмывает выше головы, выше звездных очертаний, она охватывает сознание, обращая каждую мысль в морскую пену или в погребальный прах, развеянный над весенней, зеленеющей местностью.
Создается ощущение, будто песни зародились в некой фантазийной реальности, где Высшие эльфы сочинили их, общаясь с источником долголетия, мудрости, бесконечности. Грандиозность, нарастающая ближе к концу альбома, подводит слушателей к некоторой кульминации, когда добро одерживает верх над злыми силами, и духовный глас воссоединяет частицы ранее разрозненного целого, как бы объединяя полушария магического кристалла или возвращая символы власти в родные святилища.
Обожествленная музыка, чувствительная к свету. Желаю наиприятнейшего прослушивания!
Стальной взгляд ледяных глыб, поднимающихся из морозной воды, подобно айсбергам, вырастающим из ниоткуда посреди открытого океана, способен замораживать время, запечатлевая на шелестящем бархате волн небесную синеву в слиянии с гармонией ветров, убаюкивающих морских чудовищ, спящих на бестревожной сонной глубине. Органичное, перекликающееся зыбким звоном содрогающихся сосулек и едва уловимым перестукиванием оледенелых боков деревянных лодок звучание поющей снежной вьюги тает в пейзажах северного сияния, разливая на владения Снежной королевы пряную тишину. В этот момент из широкой проруби взлетает на воздух летучая рыба, рассекающая плотными плавниками массивы пространства, подобно тому, как с треском лопаются, отделяясь друг от друга, толщи льдин. В мимолетном блеске ее чешуи отражается луч некоторого светила, что находится не высоко в небе, а где-то по ту сторону аквамаринового ока, принадлежащего не то большегрудому киту, не то человеку, не то Богу, не то целой, планетарно развернутой Вселенной.
Музыка архангельского проекта Огни видений, которая представлена в альбоме Тающие, изобличает язык воды, улавливая тонкости перехода жидкости из одного состояния в другое. Стихия, принимающая форму какого-либо сосуда, появляется повсеместно в самых разных обличиях, которые, в сущности своей, не имеют определенного числа. Будучи пластичной, ее изгибы способны охватить экватор. Будучи всепроникновенной, ее местонахождение – это весь мир, кристаллизирующийся и растворяющийся в сезонных потоках, что заведуют жизненными циклами всего сущего.
Течение, обозначенное звенящими колокольчиками, уносит субмарину из бухты в открытый океан. Судно плывет вдоль морского пути, скрытого от карты, который сейчас приобрел видимость в свете тающих звезд, что обрушиваются метеоритным дождем, освещая снежный закат. В плеске весел утопает отблеск далеких маяков, которые навсегда остались забытыми указателями. Дорога, пролегающая в темноте, не имеющая фонарей, откликается гулом глубины, где уловимы могут быть только тени кораблей, картины кораблекрушений, фантомы осторожных рыбин. Умиротворение поднимается пузырьками кислорода на поверхность воды и, когда бушует шторм, расщепляется в штиле, успокаивая водную гладь.
Ритуальное звучание всего альбома превращает музыку в настоящее волшебство, тихие нашептывания которого разгоняют облака, повелевают природой, проникая в ее естество. Звуки, будто бы дошедшие до глухонемого шамана в ходе духовной процессии, текут по течению вместе с одинокой лодкой, у которой на борту не осталось правящего. Тающие, тающие правящие подобны волшебнице из «Страны Оз», что плавилась от воды. Теперь все становится подобным арктической тиши, проглатывающей резкие шумы, бесноватые завывания бури.
Jolly folksy music from Estonia. These pleasant melodies draw environment down, whistling some light tunes. Universe of dolly fairy tales had come to be alive, and a great range of magic things became real. The songs are very sincere, they tell us what happiness is all about.
In my opinion, it's very exclusive music, but in general, it's close to finnish folk. No doubt, these are songs of Nordic people, you can feel it in the air. Such childish warbles call for dance, for harlequinade in some wooden house, that covered from snow and cold winds by warmth of human's heart and by woolen patterns of winter overcoats. This album is something like invitation to a friendly atmosphere of not so famed estonian music.
The first that you hear is a jew's-harp, which beat is very brisk. Predominantly, all songs are dynamic, sounding and very contagious. But to be catched by them is highly nice. Let's deepen in this world, where are a lot of interesting cultures, which sing about certain territory, about certain people. Now you can try to investigate it by yourself. Rejoice!
Dvar – Deii (Part I, Part II) Shadowplay Release, 2012
В последнем из релизов российского проекта, овеянного всякого рода мистическими историями, связанными с выходом первого кассетного альбома, DVAR обратились к своей «светлой» музыкальной стороне, выпустив в двух частях работу под названием Deii, где все так же присутствуют сумасшедшие смешки, потусторонние звуки. Существует много различных мнений относительно того, те ли DVAR до сих пор являют миру своеобразное творчество, ведь личность музыкантов так и не установлена. Кто-то говорит, что только первый альбом является подлинником. Кто-то выделяет среди немногого множества лишь некоторую музыку. Тем не менее, это не мешает ее слушателям и поклонникам исследовать звуковую психоделику, созданную безымянными, оставшимися по ту сторону любопытных взглядов авторами.
Как мне кажется, DVAR достаточно самоироничны в своих творениях. Настраивая внимательных протеже на эпоху Возрождения (исходя из аннотации к альбому), на время расцвета чувственности, на время обращения к античности и возвышенным мыслям (думается, что повсюду должны залетать, закружить утонченные нежнокожие англелочки в духе живописи Рафаэля Санти, и DVAR снова явит в свет нечто божественное), одноименное проекту мифическое существо вдруг приносит землянам лишь карикатуру на предложенную идею (идею погружения в века), разбавляя средневековые мотивы приторной, казалось бы, электроникой. Ведь звучание само по себе достаточно мягкое и воздушное, текучее и мелодичное.
Музыкальная магия, присущая пчелиным симфониям, которая уже приворожила многих людей, просто трансформируется, и сейчас сведущий меломан словно делает выбор: пить ему приворотное зелье или нет, заполнить чистый лист бумаги совершенно новыми ощущениями и впечатлениями или в агонии негодования выскрести ногтем на металлической пластине свое разочарование, скупой анализ собственных же, нависших грозовой тучей ожиданий, когда на первых порах такой возможности не было. А есть ли она по-настоящему сейчас? Но что говорить, если самих музыкантов, в лице безумных пчелок, не затронут ни залп восхищений в их честь, ни «отрыжки» несварения, говорящие о несъедобности, «гнилости» данного или любого другого их альбома. В этом кроется вся суть.
В музыкальной вселенной, созданной Deii, райские птицы, высоко парящие над головой, обращаются в хихикающих медуниц, из-под ниспадающих тяжелых подолов светских дам вылетает рой жужжащих пчел, приводящих в панику публику, сбегающую с балла-маскарада. Насекомые заполоняют все вокруг, внедряются в каждое свистящее отверстие флейты, делят с королем корону, правят, в конце концов, миром, сладостно лелея пчелиную королеву.
Вычурные мелодии органа кажутся, в какой-то мере, сыгранными в двухмерном пространстве. Очень сюрреалистическая музыка, звучание которой моментами приближается к чистой академической манере исполнения, играется светлыми образами так же свободно, как летний ветер шуршит прозрачно-зеленой лиственностью. Часто инструментальные сочетания удивляют (можно даже услышать в ходе прослушивания композиций звуковые эффекты из 8-битных игр: прыжки старого доброго Марио, выстрелы танчиков), нагнетая сумасшествие всего действа, которое, в прочем, не такое медоточивое или переслащенное – оно так же вольно уходит, как и приходит.
Шутливая форма подачи всего произведения настраивает слушателя на безмятежный лад. Музыка достаточно подвижна, непредсказуема, изменчива, подобно тому, как какой-нибудь восторженный малец запускает в высь летучего змея, мечущегося из стороны в сторону, подхватываемого бестелесной стихией. Гулкое жужжание улья, попадая на белоснежные крылья агнеца, преобразуется в кристальный порошок, падающий с неба завитушками снежинок, легковесно описывающих в воздухе невидимые виражи.
When plants start to wake up after deep darkness of moony night, flowers open their leaf and make the first breathe with straightening of bees soft wings. Morning, flying on warm winds, loses itself on the shores of flamy daylight, melting on the sand like dying jellyfish.
Really calm and limpid music was presented by crazy DVAR in their ambient album. Like an artist creates every tiny smear and shade on the linen, this music paints rising of the sun, transition of colors, smells and sounds. Opening of the eyes seems to be so similar to awakening of glow, which blends with glance, with mind's overview. You can imagine like summer spirit is stretching out its hands and branches, kissing stoned valleys and frozen hills. Moans of mounts disperse silent of night waterfalls, that had got peace for the gloom term.
All cats are grey in the dark. Everything loses its form, when sleeping time comes, but the dawn gives shape to this world. Wise honeybee sting and die, little human can only sting just for saving his life...
DVAR – Hor Hor Irond, 2005
Подобно раскрывающимся фигурам панорамных иллюстраций детской книги, многомерная музыка, которая определенно граничит с безумием и, в то же время, с творческой гениальностью, разворачивается безбрежно в ярчайших картинах, словно маслом написанными художником, пребывающем в нескончаемом потоке эйфории. Звуковые гейзеры действуют незамедлительно, вводя внутривенно какое-то первосортное вещество, принесенное в мир магической силой, принявшей форму медоносной пчелы.
Hor Hor – самый известный, пожалуй, плод творения мифического существа, назвавшего себя DVAR, если верить легенде. Это такой альбом, который влюбляет в себя самого узконаправленного слушателя. Индивидуальное звучание сочинений представленного проекта, что родом из России, сложно отнести к какому-то точно обозначенному стилю или течению. Недаром, все то, что на настоящий момент явило в свет DVAR, трудно поддается простым объяснениям, но выдумывать какую-либо заумь тоже было бы весьма излишним. Так, кто-то считает, что в своих песнях пчелки насвистывают какие-то заклинания, причем на каком-то древнем или вымышленном языке. Может быть, это так. Но не исключено, что все сумасшедшие крики и мультяшные вопли, которые слышны из разных уголков альбома, просто являются самостоятельными элементами, придающими звукопроистеканию и звукопроникновению в стенки сердечных сосудов особые эмоциональные оттенки. Как бы в действительности не оказалось – все кроется в самих ощущениях при прослушивании, все, о чем можно было бы сказать и что осталось бы затененным – все это есть в этой сказочной музыке, которая отлично подойдет для озвучивания какой-нибудь психоделической мультипликации или фантастической кинокартины в духе «The Hitchhiker's Guide to the Galaxy».
Знойное жужжание беспокойных пчел смешивается с бесконечностью пикантных ароматов цветущих растений, что так опьяняюще действуют на медовых прекрасниц, готовых без устали наполнять вожделенные соты в течение целого дня. Многослойная и достаточно динамичная музыка, кажется, описывает всю насыщенность воздушных передвижений, и над раскрытыми чашечками цветов смешивается разноцветная пыльца.
Может быть, этот альбом для кого-то окажется порталом в микрокосмос насекомых, и тогда человек очень сильно уменьшится в размерах, подобно метаморфозам Алисы, и сам превратится в жужелицу, слух которой отныне будет способен улавливать «ультразвуки» карликового царства, где каждый божий день, в этом плане, аншлаг.
Концертная программа запестреет импровизациями, подхватываемых трелями кузнечиков и прыгающими солнечными зайчиками. Перед вами напевы самого Солнца, рассмотренные под микроскопом. Советую послушать DVAR всем, кто ранее не успел попасть под чары этого фееричного создания!
В далекой стране под покровом ночи, в легком свечении раскинутых шатров, в бархатистых прикосновениях золотых песков, в голубовато-серебристом сиянии лунных камней нараспев расправляет свои руки-крылья певчая дева Жар-птица, запертая искушенным шахом в клетке ювелирной работы, что сплетена из тысячи тоненьких платиновых прутьев. Ветвящиеся узоры, изображающие Древо жизни, выложенные из хрупкого цветного стекла, украшают неземной красоты ловушку. Они начинают светиться ярче солнца, раскалываясь на мельчайшие кусочки, обращаясь в радужную пыльцу, в тот миг, когда плененное волшебное создание своим нежным голоском призывает образы исчезнувших принцесс, превратившихся по доброй воле в русалок, отдавших предпочтение темным морским глубинам, нежели нелюбимым, за которых на земле их хотели выдать замуж.
Словно накручиваясь на острейший колышек веретена, выразительные черты красавиц перетекают друг в друга, подобно эликсирам молодости какой-нибудь чародейки. На острейший серебряный колышек веретена намотана теперь их судьба, их рубиновые сердца источают блеск семи морей, и, сверкнув последний раз, каменеют у берегов неподъемными валунами. Узнав в одной из мелькающих историй свою горячо возлюбленную, шах, не помня самого себя, без оглядки кидается в пучину восточных сказок и навсегда остается затерянным в лабиринтах времен.
В ласкающих слух балладах, усыпляющих, подобно белладонне или дурману, извиваются мелодии альбома Sunyata коллектива Vas, обратившихся в своем творчестве к иранским народным музыкальным традициям. Легчайшие, невесомые переливы звуков персидских барабанов и вокала схожи сплетениям шелкопряда, мягко сматывающего белесые ниточки своими бисерными лапками. В песенных шелках разлетаются соловьи, зачинающие свои восхитительные трели на закате минувшего дня. В сгущающихся сумеречных красках проплывает по небу женский силуэт, объятый темными тканями, и разбрызгивается фейерверком, вспыхивает звездами Ориона.
Вместе с грациозными движениями смуглой танцовщицы, чья персикового оттенка кожа овеяна воздушными поцелуями кисеи, сливается высокий голос, рассеивающий на покатом полотне ночных наблюдений гущу туч и туманов, что мешают рассматривать Подлунную во всей ее красе. Тогда преклонного возраста звездочет, чья длинная седая борода спадает до полов каскадами водопадов, настраивает телескоп, внимательно всматриваясь в ясную, как зеркало, полную неизведанных светил ночь. Он предсказывает будущее на много-много лет вперед и, высказывая последние открывшиеся ему видения, вовсе пропадает в серой дымке, словно какой-нибудь Старик Хоттабыч или волшебный джинн.
Музыка, источающая ароматы восточных сказаний, расцветает жасмином, теряется в запахе кустарников с сочными бутонами пурпурных роз. Несомненно, это песни стихии воздуха. Только с чем-то весьма пластичным, подобно облаку, можно сравнить мотивы, оставляющие послевкусие духов с цитрусовой или цветочной ноткой. Похожие на стекающие с деликатно выплетенной паутины росинки, композиции одна за одной сливаются в капельку парфюма, падающую на ладонь слушателя, который смог уловить этот ненавязчивый запах.
В переливах миллионов лет, в буром омуте кровавых закатов раскачиваются из стороны в сторону повисшие в грозовом воздухе маятники, знаменующие своим появлением великие перемены. После того, как они размашисто пролетают над землей, образуются потоки ветров, закручивающихся в смертоносные ураганы и торнадо, что обновляют зардевшие территории и раскалывают ледяные глыбы дремлющей атмосферы. В этот момент жизнь начинает произрастать нежнейшими колосьями на полях новейшего миллениума. Под мощным ударом молнии из последнего ледника в новоявленный период вступает Человек, рожденный небом и землей, переживший само Время.
Храня глубоко внутри правду о существовании первейшего мира, оставшегося по ту сторону раскачанных гирь, вмешавшихся по чей-то воле в естественный ход событий, он ступает по рыхлым почвам так же, как и прежде – легко и необремененно. Встречая на своем пути таким же образом выживших людей, он понимает, что те уже позабыли о водах, что проистекали до оледенения – поменявшаяся вода как-то инвертировала, судя по всему, человеческое существо – горланя и бахвальствуя, все вокруг сходят с ума, вкушая опьяняющие протоки оттаявших глыб, наполнивших Мировой океан. Говорят, что тот человек до сей поры странствует по свету, не испробовав ни единой капли из какого-либо источника. Он, бывает, приглядывается к современным людям и иногда находит таких, кто чем-то похож на него.
Под величественные мелодии альбома-сборника A Passage In Time всемирно известных австралийцев Dead Can Dance, дуэта, который не нуждается в представлении, кажется, вышагивают сами великаны, когда-то населявшие земные просторы за долго до появления человеческой расы. Молитвенные песни, обращенные к древним божествам и давним поселенцам, к неуловимым силам, охватывают историю, о которой не расскажет ни одно книжное пособие. Музыка, в которой чувствуется воплощение Космоса, звучит всеобъемлюще, великолепно, грандиозно. Откровения, словно принесенные диким ветром во тьме одиноких ночей, являются в образе Серафимов, оплакивающих страдания людей всей Земли. Каждая пролитая ими слеза вырастает плакучей ивой, свешиваясь над головой того, кто искал укрытие от дождя в глухих, казалось бы, покинутых богом дебрях.
Enigma Of Absolute звучит, подобно стародавнему гимну, слова которого были сложены из алхимических реакций. Зачарованные ритмы приходят из лунных сновидений людей, привороженных самой Дианой, богиней ночи. Где-то за пределами стратосферы фиолетово-черные реки начинают закручиваться в воронку, утягивая за собой лунатиков и тех, кто летает во сне. Вырезанные из камня Атланты сходят со своих пьедесталов и, расшатывая Геликон, вызывают лавины, проносящиеся по головам землян творческим озарением.
Может быть, один из бессмертных, доживших до наших дней гигантов и сейчас наблюдает за теми, кто пережил ледниковый период. В образе лучезарного Властелина прокатывается по всей галактике колесница, орошающая эфемерными лучами любое движение в тени колышущейся осоки или любое проявление жизни, которое всегда отмечено каким-то божеством.
